В годы Первой мировой войны Имре Надь был призван в австро-венгерскую армию. В 1916 он попал в русский плен и был вывезен в Иркутскую губернию, где, подобно многим другим военнопленным из Австро-Венгрии, стал убеждённым марксистом. В 1917 вступил в Российскую коммунистическую партию (большевиков), в годы Гражданской войны сражался в рядах Красной Армии. По некоторым версиям, участвовал в расстреле царской семьи Романовых.

Имре Надь вернулся в Венгрию только в 1921. В 1924 он вступил в ВСДП, но был исключен из неё за критику руководства в 1925, когда вступил в марксистскую Венгерскую социалистическую рабочую партию, где занимался по преимуществу аграрными вопросами. В общей сложности с 1921 по 1927 в заключении по политическим мотивам пробыл три года. С ожесточением хортистского режима и запретом ВСРП вновь был арестован и эмигрировал в Вену.

В 1930-1944 Имре Надь жил в СССР, работая в Коминтерне и Институте сельского хозяйства АН СССР. Поскольку он находился в хороших отношениях с Николаем Ивановичем Бухариным, после первого ареста последнего также был арестован. Во время сталинских репрессий, в результате которых были репрессированы Бела Кун и ряд других венгерских коммунистов, Надь стал сотрудником НКВД, что позволило ему не только выжить в ходе частых чисток, но и превратиться в одного из самых влиятельных лидеров венгерской компартии в эмиграции.

В 1941 записался добровольцем в Красную Армию, но так и не был отправлен на фронт. До ноября 1944 работал на московской радиостанции Кошут-радио, которая вела трансляцию программ на венгерском языке для жителей Венгрии, бывшей союзницей Германии в войне.

4 ноября 1944 Надь вернулся на родину с первой группой коммунистов-эмигрантов. С конца 1944 он занимал министерские посты (преимущественно связанные с сельским хозяйством) в коалиционных правительствах Венгрии. 15 марта 1945 именно он провозгласил правительственный декрет о земле, по которому все крестьяне наделялись собственными земельными участками. С 1945 Имре Надь занимал посты министра внутренних дел в кабинете Тильди и министра продовольствия в кабинетах Ференца Надя и Иштвана Доби, а также был введён в состав ЦК Венгерской коммунистической партии.

В 1949 Имре Надь по обвинению в оппортунизме был исключен из ЦК и снят со всех постов. Имре Надь с единомышленниками считали, что государство народной демократии является государством капиталистического толка, а национализированные промышленные предприятия не являются социалистическими, представляя собой государственно-капиталистический сектор. Таким образом они пытались добиться ликвидации диктатуры пролетариата.

На пост министра сельского хозяйства был возвращён после «покаяния» в декабре 1950.

В июле 1956 в обстановке начавшихся народных волнений (известных как «Венгерское восстание 1956 года») пленум ЦК ВПТ отправил в отставку генерального секретаря Ракоши. Однако новым лидером ВПТ стал его ближайший соратник Эрнё Герё, но такие мелкие уступки не могли удовлетворить народ. 23 октября 1956 началась массовая студенческая демонстрация в Будапеште. Демонстранты снесли памятник Сталину, и попытались захватить ряд зданий в Будапеште. В такой обстановке 24 октября 1956 Надь был назначен на пост председателя совета министров. Он сразу стремился не бороться с восстанием, а возглавить его. 28 октября он признал народное возмущение справедливым, советские войска были выведены из столицы. Органы госбезопасности были распущены. Однако единства власти в стране не было: существовали непреодолимые противоречия между ним и Мидсенти.В итоге оказать действенное сопротивление вводу советских частей не удалось. 1 ноября 1956 Надь заявил, что Венгрия выходит из Организации Варшавского договора и провозгласил ее нейтралитет. Он даже обратился в ООН с просьбой защитить суверенитет Венгрии. Но это уже ничего не решало: 4 ноября советские танки вошли в Будапешт.

Лучшие дня

Обновлено 01/07/2019

Совсем недалеко от места, где стоит в Будапеште, установлена необычная композиция, выполненная в металле. Через небольшой искусственный водоем перекинут ажурный мостик, посередине которого стоит мужчина в шляпе. Это памятник посвящен государственному деятелю Венгрии Имре Надю, которого венгры очень любят, несмотря на его неоднозначную роль в истории. Причем истории не только Венгрии, но и России.

Важно! В конце декабря 2018 года памятник Имре Надя убрали с площади Мучеников (Vértanúk tere) у парламента. После реставрации монумент планируют установить на другой площади - Jászai Mari tér. Он появится на новом месте летом 2019 года.

Расстрел царской семьи

Имре Надь родился в Австро-Венгрии, и когда началась Первая мировая война, пошел воевать против Российской империи, но попал в плен и был сослан в Иркутскую губернию. Здесь Надь поменял политические взгляды и стал марксистом. Он вступил в ряды РКП(б) – будущей КПСС и в годы Гражданской войны сражался в рядах Красной Армии.
Один из самых неоднозначных, но не доказанных моментов его биографии касается расстрела императора Николая II и его семьи. По некоторым данным, Надь участвовал в этом преступлении. Но еще раз подчеркну, что единого мнения среди историков по этому вопросу нет.

Сотрудничество с НКВД

Долгое время Имре Надь жил в СССР, а в начале 30-х годов был даже завербован в качестве агента НКВД. Сотрудничество с этим всесильным комиссариатом позволило Надю выжить в ходе чисток 1937-1938 годов. Из документов, рассекреченных после развала Советского Союза, следует, что Имре Надь активно сотрудничал с НКВД, в частности, неоднократно доносил на венгерских коммунистов. Якобы не менее 15 человек, схваченных по его доносам, были расстреляны или погибли в лагерях.

После начала Великой Отечественной войны Имре Надь записался добровольцем в Красную Армию. Правда, на фронт его не отправили. Возможно, потому, что Венгрия была союзницей Германии в этой кровопролитной войне. В 1944 году Надь возвращается на родину и почти сразу получает работу в правительстве. Он возглавлял министерство внутренних дел, затем был министром продовольствия, состоял в ЦК Венгерской коммунистической партии. Смерть Сталина позволила Надю и его сторонникам раскритиковать власти Венгрии и летом 1953 года Надь становится во главе венгерского правительства.

Историки признают, что за несколько лет нахождения у власти Надь сделал очень многое для венгерского народа, в том числе в части улучшения качества его жизни. Эти шаги сделали его популярным среди простых венгров. Однако у власти Надь находился недолго - в 1955 году политические соперники смогли сместить его с поста премьера. В итоге страной стали править сторонники жесткого курса, что вызвало недовольство среди населения. В Будапеште все чаще стали проходить акции протеста, участники которых требовали возвращения к власти Надя, проведения альтернативных выборов, вывода из Венгрии советских войск.

Восстание 1956 года

Следующим летом в стране началось восстание. Оно получило название Венгерское восстание 1956 года. Той же осенью студенческая демонстрация в Будапеште переросла в бунт. Его участники, например, снесли памятник Сталину. На этом фоне к власти вновь приходит Имре Надь. В Москве посчитали, что беспокоиться не о чем, ведь венгерский премьер считался чуть ли не сотрудником НКВД. Но Надь, как и в 1916 году, внезапно сменил свои взгляды. Политик признал возмущение простых венгров справедливым. Он попытался возглавить восстание, но в силу целого ряда причин это ему не удалось.

Надь противился вводу советских войск и даже объявил о выходе Венгрии из Организации Варшавского договора. Однако спустя несколько дней советские танки вошли в Будапешт. Политика арестовали. Никита Хрущев не желал ему смерти, но в 1958 году политические враги Надя добились его повешения «за государственную измену».

При коммунистах имя Надя было предано забвению. После падения режима в 1989 году тело экс-премьера торжественно перезахоронили. Имре Надя объявили национальным героем Венгрии. Все документы, доказывающие факт сотрудничества Надя с НКВД, являются закрытыми.

Памятник национальному герою

Памятник Имре Надю возле венгерского парламента появился в 1996 году. Композиция сделана по проекту архитектора Томоша Варга.

Одетый в шляпу и пальто мужчина стоит на мостике. Он задумчиво смотрит в сторону парламента. Мост тут символ. Имре Надь в ходе восстания 1956 года перешел на сторону венгерского народа.

Бронзовый памятник привлекает внимание туристов. Экскурсионные пешие прогулки редко обходятся без ознакомления с ним.

Относиться к деятельности Имре Надя можно по-разному, но помните, что для венгров он национальный герой.

Всегда ваш, Даниил Привольнов.

Оформите карту Tinkoff ALL Airlines и примите участие в розыгрыше кругосветного путешествия. 3000 рублей в милях в подарок каждому! .

Ищите отель или апартаменты? Тысячи вариантов на RoomGuru . Много отелей дешевле, чем на Booking

50 лет назад, 16 июня 1958 г., был приведён в исполнение смертный приговор в отношении Имре Надя. Личность этого политика и через несколько десятилетий после его трагической кончины продолжает находиться в эпицентре споров, привлекающих внимание не только специалистов, но и широкого общественного мнения как в Венгрии, так и за её пределами. Вышедшие и на русском языке две биографии Имре Надя, принадлежащие историкам разных поколений - Тибору Мераи и Яношу Райнеру, дадут российскому читателю новую пищу для размышлений о превратностях судьбы этого человека, который, не перестав быть в душе коммунистом, ищущим пути примирения выношенных им идей с объективной реальностью и национальными ценностями, стал для многих венгров символом перемен, направленных на ликвидацию монопольной власти компартии.

Авторы биографий относятся к совершенно разным поколениям. Тибор Мераи, родившийся в 1924 г., в 1940-е годы примкнул к компартии, подобно многим тысячам своих соотечественников увидев в ней силу, способную коренным образом обновить страну. В начале 1950-х годов он уже был преуспевающим журналистом центральной партийной газеты «Сабад неп», был удостоен престижной премии Кошута за репортажи о войне в Корее. Позже пришло прозрение. «Не мы сфабриковали обвинение и не мы произнесли приговор, но мы уверовали в ложь и сами повторяли её», - писал Мераи 6 октября 1956 г., в день торжественного перезахоронения Ласло Райка, деятеля компартии, ставшего осенью 1949 г. жертвой судебного процесса, сфабрикованного от начала до конца. Уже с 1953 г. Мераи относился к числу журналистов, всецело поддерживавших реформаторскую программу первого правительства И.Надя, что стоило ему после отката реформ в 1955 г. изгнания из партийной газеты и других неприятностей. После революции, в парижской эмиграции, ещё при жизни И.Надя он приступил к написанию биографии человека, которого знал лично: точность свидетельств очевидца и живость, образность изложения сочетаются в этой, как и других работах Мераи, с мастерством политического анализа и глубоким знанием исторического контекста; многие его версии не были опровергнуты, а напротив, получили документальное подтверждение в 1990-е годы, когда были рассекречены документы из советских и венгерских архивов. Речь идёт среди прочего о мотивах, двигавших советскими лидерами при принятии окончательного силового решения.

Другой биограф И.Надя, Янош Райнер, родился через год после революции. В 1986 г. молодой сотрудник будапештского партархива опубликовал под псевдонимом в эмигрантском издании данные о количестве репрессированных за участие в событиях «будапештской осени», что даже при всём относительном либерализме кадаровского режима грозило решёткой. Позже он стал крупным историком, возглавляет будапештский Институт по изучению революции 1956 г. Вышедшая в юбилейном 2006 г. книга «Имре Надь, премьер-министр венгерской революции 1956 года» является сокращённой, переработанной с учётом новых источников версией его двухтомной политической биографии Надя, опубликованной во второй половине 1990-х. Выход этой книги стал в своё время событием в венгерской исторической науке - тем более значительным, что личность этого политика на родине постоянно становилась предметом домыслов и политических спекуляций.

Можно, впрочем, заметить, что не только на родине. С тех пор, как в начале 1990-х годов российские историки получили возможность более дифференцированного подхода к оценке венгерской «национальной трагедии» 1956 г., отказавшись от прежней упрощенческой схемы «контрреволюционного мятежа, поддержанного мировым империализмом», и в России не утихают споры вокруг личности Имре Надя, центральной фигуры политической жизни Венгрии в те драматические дни. Более того, успел сложиться целый ряд стойких мифов, сквозь призму которых воспринимается российским сознанием этот трагический персонаж венгерской истории новейшего времени. Согласно наиболее экстравагантному из них (к нему приложил руку и известный автор исторических бестселлеров Э.Радзинский), Имре Надь, недавний австро-венгерский военнопленный, примкнувший в период революции в России к большевикам и служивший в органах ЧК, был якобы непосредственно причастен к расстрелу царской семьи. Праведный гнев, овладевающий российскими патриотами при одном только упоминании о грубом вмешательстве иноземцев в драму русского народа, вполне закономерно проецируется и на сотрудника ЧК И.Надя. Даже в том случае, когда приходится принять как данное простой исторический факт: Имре Надь летом 1918 г. находился в Прибайкалье, за тысячи вёрст от Екатеринбурга, и уже поэтому не мог иметь никакого отношения к той кровавой расправе (биограф И.Надя Янош Райнер в своих работах даже не удостаивает эту версию вниманием как совершенно несерьёзную).

Покрыта легендами и деятельность Имре Надя в период эмиграции, в Москве 1930-х годов. В 1989 г. по инициативе тогдашнего председателя КГБ В.А. Крючкова (в 1956 г. советского дипломата в Венгрии) были извлечены из архивов и переданы в Венгрию документы о связях Имре Надя с органами НКВД. Тогдашнее руководство кадаровской ВСРП не решилось их обнародовать, не желая подливать масла в огонь острой политической борьбы периода «смены систем». Лишь в феврале 1993 г. документы впервые опубликовала в погоне за сенсацией итальянская газета «Ла Стампа», наделав немало шуму. При том, что Крючков явно преследовал сиюминутные и не слишком чистоплотные политические цели - компрометации реформаторского крыла кадаровской ВСРП, склонного к реабилитации И.Надя, документы отнюдь не являются подделкой и, в общем, не оставляют сомнений в определённой причастности Надя к агентурной разработке некоторых из тех венгерских коммунистов-эмигрантов, которые стали в 1937-1938 гг. жертвами сталинских репрессий. Эта деликатная тема нашла отражение в литературе об И.Наде. Правда, читая некоторые труды даже серьёзных историков, трудно отделаться от впечатления о стремлении по возможности обойти здесь некоторые острые углы. Что в общем вполне понятно, учитывая давление венгерского общественного мнения к персоне Имре Надя, ставшего для многих фигурой знаковой. Иногда даже получается, что информация, поступавшая в органы от Имре Надя, была приобщена к следственным делам как бы вопреки его воле. Между тем недавний посол России в Венгрии В.Мусатов (не только дипломат, но и квалифицированный историк) ссылается на собственноручно написанную в марте 1940 г. автобиографию И.Надя, где указывалось: «С НКВД я сотрудничаю с 1930 г. По поручению я был связан и занимался многими врагами народа». (Не в качестве оправдания И.Надя, но возникает, правда, естественный вопрос: что могло бы ожидать в конце 1930-х годов в случае отказа от сотрудничества с НКВД человека с довольно туманной биографией - долго работавшего за границей, исключавшегося из партии?) С другой стороны, встречающиеся иногда в публикациях утверждения о том, что 15 или более человек были расстреляны или погибли в лагерях именно по доносам И.Надя, кажутся слишком безапелляционными. «Писатель Антал Гидаш говорил, что он сел по навету Имре Надя. Всемирно известный философ Дёрдь Лукач, экономист Енё Варга также оказались в "расстрельных списках" из-за Имре Надя», - читаем в статье уважаемого журналиста-страноведа В.Герасимова, не одно десятилетие проработавшего в Венгрии корреспондентом «Правды» и знавшего страну как мало кто другой в России. Так вот если не ограничиться слухами, распространёнными в среде венгерской коммунистической эмиграции в СССР, а копнуть глубже, обратившись к архивным первоисточникам, возникают серьёзные вопросы. Например, в многостраничном следственном деле философа Дёрдя Лукача (о его двухмесячном пребывании в застенках Лубянки летом 1941 г. писал и «Российский курьер») нет ни малейшего упоминания о доносах Имре Надя - факт, безусловно, говорящий сам за себя. И даже если удастся доказать прямую причастность И.Надя к уничтожению некоторых соратников по партии, следует признать: вышеназванные документы хотя и важны для составления полной картины об Имре Наде как личности, вместе с тем не дают сами по себе каких-либо оснований для пересмотра, переоценки его роли в общественно-политической жизни Венгрии середины 1950-х годов и революции 1956 г. Остаётся открытым также вопрос: почему документы 1930-х годов из архивов НКВД, компрометирующие Имре Надя, не были использованы против него в 1957-1958 гг. при подготовке судебного процесса?

Ещё одна распространённая легенда: Имре Надь - человек Берии. Этой версии, похоже, придерживался и Янош Кадар. Неизвестно, правда, насколько искренне, но, по свидетельству В.Мусатова, он говорил об этом М.Горбачёву в сентябре 1985 года. Причём если для Кадара мнимая причастность Надя к команде Берии означала только компромат и ничего больше, в современной России названную версию можно поставить во взаимосвязь с новомодной попыткой некоторых историков и особенно публицистов увидеть в деятельности Берии весной-летом 1953 г. планы далеко идущих системных реформ, представить его в качестве несостоявшегося реформатора. Причастностью к команде Берии иногда объясняют и предпринятый правительством Надя в Венгрии с лета 1953 г. «новый курс» - отказ от форсированной индустриализации, смягчение методов коллективизации, перенесение центра тяжести на производство предметов потребления. Но достаточно изучить запись встречи советских и венгерских лидеров в июне 1953 г., чтобы увидеть: фигура И.Надя отнюдь не была навязана Берией на пост премьер-министра вопреки воле других, она не вызывала возражений кого-либо из членов советского руководства.

Наконец, в отечественной литературе последнего десятилетия (причём чаще всего в литературе строго определённой идейно-политической ориентации) получила хождение ещё одна спорная версия: возвращение на венгерский политический олимп в октябре 1956 г. Имре Надя, за которым к этому времени прочно закрепилась репутация «правоуклониста», связывают с уступчивостью Анастаса Микояна, не разглядевшего в И.Наде скрытого «врага» и убедившего коллег по Президиуму ЦК КПСС сделать ставку на него. Впрочем, и в западной литературе на отношение к И.Надю механически проецируется особая позиция Микояна в венгерском вопросе - он был единственным членом Президиума ЦК КПСС, последовательно выступавшим против советского военного вмешательства. Кстати, и Райнер несколько упрощает картину, когда пишет, что Микоян предлагал восстановить в партии И.Надя, исключённого из неё в конце 1955 г. по обвинению во фракционной деятельности. Ведь какова бы ни была субъективная позиция самого Микояна, на встрече с лидерами ВПТ 13 июля 1956 г. он, выступая от имени всего кремлёвского руководства, выразил мнение не столь однозначное: мы «считали и считаем ошибкой исключение из партии Надя Имре, хотя он своим поведением этого заслужил. Если бы Надь остался в рядах партии, он был бы обязан подчиняться партийной дисциплине и выполнять волю партии. Исключив его из ВПТ, товарищи сами себе затруднили борьбу с ним. Следовало бы откровенно заявить Надю, что, борясь с партией, он закрывает себе возможность вернуться в её ряды. Путь борьбы с партией - это путь, который неизбежно ведёт его в тюрьму. Наоборот, если он изменит своё поведение, то он может рассчитывать на восстановление его в рядах партии». Таким образом, необходимым условием восстановления И.Надя в партии должна была стать, по мнению Микояна, как минимум, самокритика с его стороны.
В целом же книга Райнера позволит отбросить явные мифы, пересмотреть недостаточно аргументированные версии, создать в сознании российской образованной публики реальный, полнокровный образ венгерского политика, представив его действительную роль в событиях 50-летней давности. Впрочем, полная демифологизация той или иной исторической личности - задача непосильная для историка, тем более, если речь идёт о человеке, чьё наследие продолжает на его родине оставаться активно востребованным и сегодняшним политическим сознанием. Да и что греха таить: очень трудно беспристрастно смотреть на человека, ставшего жертвой жестокого, неправедного суда. Мученическая смерть располагает историков, а тем более публицистов и широкое общественное мнение к апологетике, даёт простор для идеализации личности Надя. Последнее, впрочем, характерно и для большей части западной литературы, стремящейся признанием заслуг Надя post mortem как бы компенсировать ту поразительную близорукость в оценке его политического лица, которую западное общественное мнение демонстрировало на протяжении всей венгерской революции. Приветствовав приход к власти Владислава Гомулки в Польше в том же октябре 1956 г., оно вместе с тем упорно продолжало видеть в Наде заурядного сталиниста даже тогда, когда для этого было всё меньше оснований. Причём отношение к Имре Надю находилось в явном противоречии с провозглашавшейся в Вашингтоне установкой делать ставку не на несуществующих (давно уже полностью вытесненных из политической жизни) либералов, а на нечто более реальное - «титоистов», сторонников национального коммунизма, способных дистанцироваться от советской политики.

Ветеран партии, прошедший коминтерновскую выучку и долгие годы работавший в СССР, И.Надь не был в то же время фигурой вполне типичной в коммунистической среде. «Осколочек, отколовшийся от нашего московского гранита», - сказал о нём как-то его непримиримый оппонент Матяш Ракоши. Особость И.Надя бросалась в глаза и людям, далёким от компартии, - об этом вспоминает, например, автор предисловия к английскому изданию райнеровской биографии, известный американский историк венгерского происхождения Иштван Деак. Показателен и отзыв крупного политолога Иштвана Бибо: И.Надь выделялся в когорте окружавших его коммунистов по крайней мере внешним отсутствием мессианской экзальтированности и той идущей от фанатизма, пугающей бесчеловечности, на которую всегда обращали внимание со стороны.

Экономист-аграрник по своему призванию, охотно занимавшийся научными штудиями и с удовольствием читавший лекции студентам, Надь был создан скорее для скромной академической карьеры, чем для профессиональной политической (тем более подпольной революционной) деятельности и в иных условиях мог бы закончить свои дни уважаемым университетским профессором. Лишь в силу определённого стечения обстоятельств он как специалист-аграрник сумел в 1945 г. занять одно из вакантных, предназначенных для компартии мест в коалиционном правительстве, став министром земледелия (попросту говоря, другого эксперта-аграрника такой квалификации в среде венгерской коммунистической эмиграции в Москве не было). Это позволило ему «попасть в обойму», оказаться включённым на 10 последующих лет в новую политическую элиту Венгрии. Впрочем, приуменьшать политическую амбициозность И.Надя также едва ли следует. Трудно согласиться с Мераи, который пишет: «Власти он не искал. У него отсутствовало честолюбие, присущее большинству политиков. В своём возвращении к власти он видел обузу, которую ему придётся нести ради блага партии, народа и всей нации». Напротив, летом и ранней осенью 1956 г. при всей осторожности И.Надя его действия в условиях углубляющегося внутриполитического кризиса свидетельствуют об упорном стремлении добиться возвращения на пост главы правительства с тем, чтобы наконец реализовать свою программу реформ, провозглашённую в 1953 г. Это бросалось в глаза и его политическим противникам, и единомышленникам.

В отличие от подавляющего большинства коммунистических политиков своей генерации И. Надь (человек из совсем небогатой мелкобуржуазной семьи, так и не сумевший из-за начавшейся Первой мировой войны получить законченное образование и всю жизнь всерьёз занимавшийся самообразованием) всегда тянулся к интеллигенции. Попав в опалу в 1955 г., он сделал шаг навстречу поддержавшим его писателям и журналистам, в чём Я.Райнер справедливо видит шаг, свойственный скорее интеллигенту, чем партийному функционеру. Однако преувеличивать «особость» И.Надя также было бы неправильным - он не только всю свою сознательную жизнь идентифицировал себя с коммунистическим движением и марксистско-ленинской идеологией, но воспринимался в других лагерях как инородное тело - даже попутчиками коммунистов из левых крестьянских партий. Один из них, писатель и деятель национальной крестьянской партии Йожеф Дарваш, осенью 1947 г. во время поездки в СССР в составе делегации венгерско-советского общества культурных связей говорил советскому собеседнику: И.Надь, отвечающий за аграрную политику в руководстве компартии, не оправдал надежд, его теоретические знания не связаны с практикой, венгерского крестьянства он, по мнению «народного писателя» Дарваша, не знает.

«Святая святых» большевистской этики, единство партии, никогда не было для убеждённого коммуниста И.Надя пустым звуком, меньше всего он хотел дать своим противникам повод для обвинений во фракционности и подстрекательстве недовольной режимом молодёжи против правящей партии. В своей книге, писавшейся во многом в полемике с обвинительным заключением по делу И.Надя и его соратников, Мераи доказывал, что нет оснований приписывать Надю преднамеренную подготовку мятежа, напротив, он вёл себя предельно осторожно и сдержанно. Во взрывоопасной обстановке середины октября 1956 г. Надь предпочёл внешне устраниться и возвратился к активной политической деятельности лишь под сильным давлением не только близких единомышленников, но всего партийного актива. Конечно, он опасался провокаций, которые помешали бы ему вернуться в правительство и заняться осуществлением назревших реформ. Но его позиция была довольно чёткой, он последовательно придерживался той реформаторской программы, которую не успел реализовать в 1953-1955 гг., хотел сделать эффективнее коммунистический режим и совсем не собирался вводить многопартийность (даже в рамках левого крыла послевоенной антифашистской коалиции), содействовать формированию легальной оппозиции. «Это не дело партии самой создавать себе оппозицию», - спорил он со своими молодыми единомышленниками и не был склонен ни на минуту примкнуть к движению, которое ставило бы под сомнение политическую монополию компартии. Возражал он и против свободных выборов: «А что, если после всех разочарований венгерский народ изберёт своим лидером кардинала Миндсенти? Что тогда?»

Надь менее всего вписывался в события первого дня революции. Программа, с которой он выступил вечером 23 октября, была столь умеренной, что показалась миллионам венгров неадекватной текущему моменту (и была таковой на самом деле). Призывы мирно разойтись по домам и передоверить решение всех вопросов обновлённому партийному руководству не удовлетворили собравшихся. «Надь, как дисциплинированный партиец, заставил толпу ждать в течение двух часов, и этих двух часов, похоже, оказалось достаточно, чтобы контроль над событиями - на всё время или по крайней мере на несколько дней - выскользнул из его рук», - так впоследствии комментировал события того дня их активный участник Арпад Гёнц, первый президент посткоммунистической Венгерской Республики. О постоянном запаздывании с принятием нужных решений, сделавшем венгерскую революцию «революцией потерянных 48 часов», говорит и Мераи. Видимая нерешительность И.Надя в первые дни (а размах выступлений действительно оказался для него неожиданным, впрочем, не только для него, но для всех) осложнила его отношения с более радикальными реформаторами из числа коммунистов и отрицательно сказывалась на его популярности в народе, вела к разочарованию тех, кто прежде связывал с ним определённые надежды. Уже 24 октября о предательстве Надя вещали подпольные радиостанции. Однако и после этого ещё в течение 4 дней Надь продолжал отставать от событий, не отдавая себе ясного отчёта о создавшемся положении, не до конца понимая, что оказался изолированным от народа и от всего происходившего на будапештских улицах. Как пишет Мераи, «совершенно очевидно, что Надь смешивал разные обстоятельства - своё возвращение к руководству партией и роль вождя страны, в которой ему ещё следовало себя зарекомендовать. Он видел в создании нового президиума партии из шести человек личную победу, а народ, тем временем, относился к этому достижению равнодушно. В тот момент больше не существовало вопроса о неприемлемости отдельных лиц. Для народа была неприемлема вся партия!» Верно, пожалуй, и другое замечание биографа. Надь не просто долгое время был пленником своих идей, что не давало ему возможности сделать решающий шаг к пересмотру сути событий. Даже в самый разгар революции он оставался человеком науки, хотел выработать программу, отдельные пункты которой выдержали бы испытание объективного и научного анализа. Но действительность шла дальше, причём ускоренными темпами.

И всё-таки Надь был не просто коммунистом, чувствительным к национальным особенностям. Он гораздо острее большинства партийцев столь высокого ранга осознавал противоречие между коммунистической доктриной (а тем более советской политикой) и реальными народными чаяниями. Всю свою жизнь Надь старался и в теории и на практике способствовать их примирению, не забывая об ответственности политиков перед народом, хотя и не чураяськомпромиссов (ведь политика - искусство возможного).

Если в первые послевоенные годы в Имре Наде сосуществовали и драматически противоборствовали коммунист-интернационалист и защитник интересов венгерского крестьянства, то в октябре 1956 г. он предстаёт ещё в одной ипостаси - как венгерский патриот. Впрочем, этот поворот был подготовлен всей его предшествующей духовной эволюцией. В 1955 г. в своих записках, адресованных партийному руководству и ставших достоянием публики позже, он радикально пересмотрел некоторые сталинские догмы - особенно там, где дело касалось характера отношений между социалистическими странами: неизменная чувствительность Надя к национальной специфике логически приводила его к требованиям большего равноправия в советско-венгерских отношениях. В дни октября 1956 г. он пошёл дальше. Если незадолго до начала решающих событий в беседах с единомышленниками он принципиально отвергал многопартийную систему с позиций традиционной коммунистической ортодоксии, то позже, к 28 октября, приняв во внимание голос народа, пришёл к признанию политического плюрализма, как и требования о выводе советских войск из Венгрии. Выбор, что и говорить, оказался нелёгким, пришлось ломать самого себя. Как пишет в этой связи левый французский политолог Клод Лефор, ранее Надь «не мог себе представить, чтобы местом исторических решений была не партия. Он не был способен осознать и то, что массовые выступления зашли далеко и найдут свой путь и без руководителей и без лозунгов. Его рефлексы были рефлексами партийца!» Но к концу октября, с выходом на политическую арену независимых общественных организаций, ревкомов, рабочих советов возникло новое положение. Путь Гомулки и Дубчека был перед Надем закрыт (хоть он был создан именно для такой роли!). «Он хотел быть хорошим коммунистом и хорошим патриотом в одно и то же время. Это было невозможно», - замечает Мераи. Все прежние попытки И.Надя примирить большевистско-ленинскую концепцию социализма с национальными интересами, создать социализм, отвечающий не только этим догмам, но и конкретным венгерским условиям, оказались в октябрьские дни утопическими и были если не отброшены, то на время оставлены. В ситуации, когда надо было делать решительный выбор, венгерский патриотизм перевесил глубокие коммунистические убеждения И.Надя. 28 октября, сделав решительный шаг к сближению с массовым народным движением, И.Надь переступил грань, отделяющую функционера-партийца, исходящего прежде всего из интересов своего движения, от политика общегосударственного, общенационального масштаба. Верный «московит» коминтерновской выучки превращался в венгерского национального революционера, последователя традиций 1848 г. В книге Мераи впервые прозвучал образ моста через бездну, отделяющую партию от народа, и Надя, стоящего на этом мосту, впоследствии нашедший художественное воплощение в скульптуре на площади Кошута.

Стремительная эволюция политического лица И.Надя всего за несколько октябрьских дней 1956 г. иногда вызывала обвинения в непоследовательности даже со стороны некоторых его доброжелателей («вчера говорил одно, сегодня другое»). Конечно, можно по-разному оценивать провозглашение выхода Венгрии из Организации Варшавского договора с точки зрения соответствия этой меры принципам реальной политики - не совсем заблуждаются, по нашему мнению, те, кто видит в этом неоправданный всплеск эмоций с непросчитанными последствиями. Вместе с тем истоки непоследовательности в заявлениях и действиях Имре Надя коренились не в «оппортунизме» его натуры, как считали в Москве, а в стремлении, оказавшись на гребне событий, овладеть быстро меняющейся реальностью, найти общую платформу для разнородных политических сил, проявивших себя в дни революции, и в то же время сохранить социалистическое содержание правительственной программы. Попытки оказывались тщетными, овладеть ситуацией никак не удавалось, поиски дальнейших путей выхода из кризиса были пресечены советским военным вмешательством.

Биографы Имре Надя Т.Мераи и Я.Райнер анализируют причины неудач, раскрывают ошибки и просчёты, не идеализируя своего героя, проявлявшего очевидную слабость в практической политике. Ещё более критичен к И.Надю уважаемый американский эксперт Чарльз Гати, как и Мераи, беженец 1956 г. (его новая книга «Обманутые ожидания» вышла в год юбилея революции и на русском языке). «При всём уважении к доброй воле и патриотизму Имре Надя и его коллег, признавая, что первое значительное восстание против советского господства в Европе было тяжелейшим и, пожалуй, безнадёжным предприятием, не следует закрывать глаза на неумелость и неуклюжесть венгерского революционного правительства», - отмечает он. А на следующей странице замечает: «Бесстрашное, бескомпромиссное поведение Надя на судилище, приговорившем его к смерти в 1958 г., не должно затенять того, что, несмотря на благие намерения, он не обладал политическим мастерством, которое могло бы привести революцию к победе. В частности, ему не удалось провести страну между максималистскими ожиданиями борцов за свободу и довольно умеренными требованиями Москвы».

Всё это, может быть, так, но, как справедливо полагает Райнер, действия И.Надя в период революции надо оценивать не только в политических, но и в моральных категориях. По мнению биографа, утром 4 ноября, в момент решающей советской военной акции, Надь оказался не на высоте положения и стоявших перед ним задач, его поведение ознаменовало собой шаг назад от выполнения общенациональной миссии к узкопартийной политике. Известное заявление по радио с обращением к народу только дезориентировало многие тысячи венгров, а последующее бегство в югославское посольство не просто нанесло удар по легитимности правительства, но было само по себе проявлением человеческой слабости. Совсем по-другому вёл себя в той же ситуации один из министров в правительстве И.Надя Иштван Бибо, человек, в меньшей мере обладавший политическими амбициями, однако мыслитель совсем иного, чем Надь, международного масштаба, один из крупнейших венгерских интеллектуалов XX века. Когда около 8 часов утра советские солдаты вошли в здание Парламента, они застали там лишь одного министра действовавшего правительства - это был И.Бибо. Перед тем как быть задержанным советскими спецслужбами, он попытался провести нечто вроде пресс-конференции, чтобы обратиться с новым воззванием к венгерскому народу от имени правительства через считанные часы после того, как И.Надь в своём радиообращении заверил нацию, что правительство находится на своём посту, сам же после этого укрылся в югославском посольстве. Всё-таки Надь избежал морального падения, отказавшись признать новое правительство, навязанное извне. А позже, своим героическим сопротивлением попыткам заставить себя играть по чужому сценарию искупил (опять же в моральном плане) свои ошибки, допущенные в минуту слабости.

И. Надь был не просто типичным восточноевропейским национал-коммунистом середины XX в., продуктом кризиса советских амбиций на полный контроль над мировым коммунистическим движением (а этот кризис явно обнаружился уже в 1948 г., когда Тито отказался повиноваться Сталину). И не просто (если прибегнуть к другой оптике восприятия тех же вещей) человеком, чьё активное участие в коммунистическом движении не убило в нём политика, преданного национальным ценностям. Образ действий И.Надя в условиях революции 1956 г. имел свои корни в венгерской исторической традиции. За 100 лет до этого, во время революции 1848 г., премьер-министр Лайош Баттяни (как и Надь, после поражения революции казнённый) также стремился оставаться на почве существующей законности, сложившейся легитимности. Признавая правомерность требований восставших, он в то же время не выступал за немедленный слом старой системы, искал пути мирного разрешения конфликта.

Однако, как и в 1848 г., в 1956 г. неумолимая логика революционного действия, динамика событий вели дальше, и Имре Надь, объявивший о выходе своей страны из Организации Варшавского договора, был востребован в роли не только Баттяни, но и Лайоша Кошута, пошедшего на решительный разрыв со своим «сюзереном», австрийским императором. Трагедия Надя заключалась в том, что он оказался неготовым для исполнения этой роли - не только вследствие объективного стечения обстоятельств, но отчасти и в силу субъективных причин. В большей степени оказался, пожалуй, готов к выполнению схожей миссии польский коммунистический лидер В.Гомулка. Польское руководство сумело вовремя совершить решительный поворот к отстаиванию национальных приоритетов перед диктатом Москвы, что нейтрализовало наиболее радикалистские настроения в обществе, чрезвычайно чувствительном к неравноправию в польско-советских отношениях, предотвратило развитие событий по венгерскому варианту. Впрочем, Гомулка тоже оказался позже не на высоте положения. Относительный успех национально ориентированных, реформаторских сил в Польше в октябре 1956 г. не был закреплён подлинным реформированием системы, что обусловило явное попятное движение, откат к хотя и не слишком тиранической, но всё же весьма неэффективной административно-бюрократической модели социализма. И это, кстати сказать, несколько контрастировало с положением в Венгрии, где режим Кадара с начала 1960-х годов развивался по пути либерализации, а в 1968 г. приступил к экономической реформе, хотя и не реализованной в полном объёме в силу внешних и внутренних факторов.

По мере эволюции режима Кадара, формирования специфической венгерской модели социализма, при которой Венгрия за 10 лет из обузы для СССР превратилась в витрину «социалистического содружества», западным политологам приходилось сопоставлять потерпевшего тяжелое поражение идеалиста И.Надя с более успешным, хотя и циничным прагматиком Я.Кадаром, попытавшимся в непростой обстановке, сложившейся после поражения венгерской революции, реализовать на практике с оглядкой на Москву хотя бы некоторые из реформаторских идей 1956 г. Иногда сравнение даже оказывалось в пользу Кадара, чьи эксперименты с реформированием «реального социализма» в начале 1970-х годов привлекали пристальное внимание на Западе и внушали кое-кому неоправданные иллюзии (разочарование пришло к концу 1970-х). Конечно, реформаторскому имиджу Кадара здорово вредила жестокая расправа над И.Надем, и для того, чтобы образ венгерского лидера выглядел более незапятнанным, приходилось многое, если не всё, списывать на Москву. Только в 2000-е годы были опубликованы документы из архивов ЦК КПСС, неопровержимо свидетельствующие о том, что в феврале 1958 г. Москва предоставила Кадару шанс закончить дело без вынесения смертных приговоров, но он этим шансом сознательно не воспользовался («Российский курьер» писал об этом в сентябре 2006 г.). Впрочем, и сейчас нетрудно столкнуться с инерцией прежних стереотипов о диктате Москвы. Достаточно взять в руки биографию Хрущёва, принадлежащую перу американского историка У.Таубмана и опубликованную в 2005 г. и в русском переводе. Книгу нашумевшую, удостоенную Пулитцеровской премии, но неровную по качеству.

Что же касается Тибора Мераи, то он впадает в иную крайность. В специально написанном для российского читателя послесловии он даёт Кадару такую характеристику, которую едва ли можно считать объективной: прилагающий «людоедские усилия» «фанатичный, одержимый человеконенавистник», который долгие месяцы не мог смириться с тем, что ему никак не удаётся отправить Имре Надя на эшафот, и всё же дождался удобного для Москвы момента и сделал своё черное дело. Не прислушавшись к опытному китайскому коммунисту Чжоу Эньлаю, посоветовавшему не казнить главных деятелей контрреволюции, дабы не делать из них мучеников.

По Мераи, идея отправить Имре Надя на эшафот созрела у Кадара в первые же недели после прихода к власти. Недаром, «заполучив» так и не подавшего в отставку премьер-министра, задержанного 23 ноября при выходе из югославского посольства и отправленного в Румынию, он потирая руки воскликнул: «Никакой отставки не надо, дело сделано». Если так, то все позднейшие высказывания Кадара в беседах с западными политиками о том, что Надь остался бы жив, уйди он вовремя и уступи дорогу новому правительству, - это не более, чем создание мифологем. По мнению Мераи, в течение трёх десятилетий Венгрией управлял «закоренелый, кровожадный, циничный, хладнокровный, расчётливый и жадный до власти убийца», и этого «вовсе не смягчает, не компенсирует тот факт, что позже он ловко использовал позицию советского руководства, которое, опасаясь нового 1956 года, дало венграм, этому странному, ни славянскому, ни германскому, ни латинскому народу, чуть-чуть больше свободы, чуть-чуть больше "либерализма", чем жителям остальных своих колоний. Не компенсирует этого ни то, что он притворялся "отцом народа", простецким пролетарием, ни то, что многие западные "политики-реалисты" спустя какое-то время не только считали его вполне приличным человеком, но просто-таки наперегонки искали его благосклонности» - к нему приезжали Тэтчер, Миттеран, его принимали Жискар Д"Эстен и папа Павел VI. Таким образом, под пером биографа Имре Надя Кадар не просто демонизируется, он криминализируется.

Но можно ли оценивать роль Кадара в новейшей венгерской истории только по тому, как он проявил себя в деле И.Надя? Конечно же, нельзя снимать с многолетнего лидера ВСРП тяжёлой ответственности за репрессии, совершённые после 1956 г. Верно и то, что Кадар умело эксплуатировал сложившийся на Западе образ либерального коммуниста-прагматика, пользуясь недоступностью документов о своей подлинной роли в расправе над И.Надем. Но показательно и другое. Как только угроза режиму была отодвинута, Кадар тут же предпринял далеко идущую амнистию. Уже это свидетельствует о том, что он был не убийцей-маньяком, а жёстким прагматиком. Кроме того, Кадар сам добился у советского руководства (в известном смысле отвоевал) для своего народа большей свободы - взамен за послушание в принципиальных внешнеполитических вопросах. На протяжении всей 30-летней эпохи на человека, стоявшего во главе Венгрии, налагали ограничения объективные условия.

Любой политик, который хотел что-то сделать для страны, должен был соблюдать определённые правила игры в отношениях с Москвой, подчиняться блоковой дисциплине. Только люди, приемлемые для руководства КПСС, могли после 1956 г. активно проявить себя на поприще государственной деятельности. Своим несомненным политическим реализмом Кадар выгодно отличался от тех, кто склонен был безответственно призывать на баррикады. Его позиция была востребована эпохой, ведь именно компромисс в тех условиях отвечал интересам нации, точно так же, как в 1867 г. венгерская политическая элита во главе с Ференцем Деаком пошла на компромисс с домом Габсбургов, тем самым обеспечив оптимальные условия для развития страны в течение нескольких десятилетий. Своей внешнеполитической лояльностью Москве Кадар отвоевал себе поле для проведения более самостоятельной внутренней политики, осуществления ограниченных реформ, всё-таки превративших Венгрию на какое-то время в витрину соцсодружества. Значит, можно говорить о политическом мастерстве человека, который из ненавидимого подавляющим большинством венгров ставленника другого государства через 12-15 лет превратился в наиболее популярного в своей стране восточноевропейского лидера. Однако правда и то, что компромиссная политика Кадара, хотя и сделала менее болезненной смену систем, вместе с тем отнюдь не предотвратила экономический кризис и последующий политический крах венгерской модели социализма. В 1958 г. Тибор Мераи задавался в своей книге вопросом: «каков будет финал этой системы управления, прибегающей к подобного рода средствам?» Кадар частично ответил на этот вопрос эволюцией своей системы. Но финал всё-таки мало чем отличался от того, как завершили свои дни другие коммунистические режимы.

Став на некоторое время витриной «социалистического содружества», кадаровский режим, как и родственные ему политические режимы в странах Восточной Европы, показал в конечном итоге свою нежизнеспособность. Изменение расклада сил на международной арене, прекращение советского контроля над Восточной Европой способствовали быстрой его трансформации в иное качество. Кончина Кадара в июле 1989 г., символизировавшая завершение целой эпохи в истории Венгрии, почти совпала по времени с перезахоронением Имре Надя. Человек, управлявший Венгрией более 30 лет, ещё при жизни мог увидеть сделанный своей нацией выбор в пользу чуждых ему западных моделей, основанных на политическом плюрализме. С 33-летней дистанции стал очевиден парадокс: не будучи в отличие от Кадара сильным практическим политиком и хуже представляя себе пределы возможного, И.Надь, ставший знаменем сил, выступавших в конце 1980-х годов за смену системы, заочно доказал перед Кадаром свою историческую правоту. Главный же вывод, к которому приходишь при прочтении книг Я.Райнера и Т.Мераи, таков: политические ошибки И.Надя, его неспособность овладеть ситуацией в трагические дни октября 1956 г. не перечёркивают значения морального примера, который он дал в последние полтора года жизни последовательным отстаиванием убеждений, в своих основных, наиболее значительных моментах совпадавших с чаяниями венгерской нации.

Александр СТЫКАЛИН

Вышедшая в 1958 г. во Франции книга «13 дней. Имре Надь и венгерская революция 1956 года» тут же стала бестселлером, была переведена на несколько языков, в том числе и русский - в 1961 г. её опубликовало нью-йоркское эмигрантское издательство. К новому русскому изданию Мераи написал специальное послесловие, приезжал в Москву на презентацию книги. Почти три десятилетия Мераи редактировал газету «Иродалми уйшаг», продолжавшую в эмиграции традиции венгерской революционной прессы осени 1956 г. В год 30-летней годовщины казни И.Надя по его инициативе был воздвигнут памятник Имре Надю и другим жертвам репрессий в Венгрии конца 1950-х годов на известном своими историческими традициями парижском кладбище Пер Лашез. Этот акт поддержали в своём письме 27 лауреатов Нобелевской премии. На родину после третьвековой разлуки Мераи впервые приехал летом 1989 г., чтобы участвовать в торжественном перезахоронении праха Имре Надя, и по просьбе семьи покойного произнёс речь над его могилой.

Венгерский политический и государственный деятель, один из лидеров Венгерской революции 1956 г.

С 1914 г. учился в Выс-шей тор-го-вой шко-ле в Ка-пош-ва-ре. Во время Первой мировой войны служил в армии Австро-Венгрии, в 1916 г. попал в плен в Россию. В 1918 г. вступил в Красную армию, в 1920 г. - в РКП(б). Воевал в Сибири. В 1921 г. Надь вернулся в Венгрию и вступил в легальную Венгерскую социал-демократическую партию. Но взгляды Надя были слишком радикальными, и в 1925 г. он был исключен из партии. Надь вступил в прокоммунистическую Венгерскую социалистическую рабочую партию, занимался организацией крестьянского движения. За связи с коммунистами время от времени находился в заключении. После освобождения в 1927 г. эмигрировал в Вену, в 1928-1929 гг. нелегально вернулся в Венгрию для работы в Коммунистической партии Венгрии (КПВ). Автор книги «Тенденции развития в венгерском сельском хозяйстве» (1929). В 1930 г. приехал в СССР, где подвергся критике за оппортунизм на II съезде КПВ, признал ошибки. Остался жить в СССР, работал в Коминтерне, Международном аграрном институте, ЦСУ СССР, Издательстве иностранной литературы, венгерской редакции Всесоюзного радио. Во время Большого террора ненадолго арестовывался, сотрудничал с НКВД. Член ВКП(б) с перерывом 1936-1939 гг. С началом Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. добровольцем вступил в Красную армию. В феврале 1942 г. был направлен работать на «Радио-Кошут», вещавшее на Венгрию.

После освобождения Венгрии от нацистов вернулся в Венгрию и 12 декабря 1944 г. стал министром сельского хозяйства во Временном национальном правительстве Венгрии. Депутат Временного национального собрания Венгрии, в 1945 г. избран в Национальное собрание. Проводил радикальную аграрную реформу. В мае 1945 г. стал членом Политбюро ЦР ВКП. В ноябре 1945 - марте 1946 г - министр внутренних дел. Проводил депортацию немцев из Венгрии. В апреле 1946 г. введен в секретариат ЦР КПВ, отвечал за политику в области сельского хозяйства. В ноябре 1947 г. избран председателем Государственного собрания Венгерской народной республики (ВНР). В 1949 г. М. Ракоши обвинил Надя в “правом оппортунизме”. 2 сентября 1949 г. Надь был исключен из Политбюро, после формального “покаяния” остался в ЦР Венгерской партии трудящихся (ВПТ). Возглавил кафедру аграрной политики Будапештского университета, профессор. Читал лекции также в Сельскохозяйственном университете. В 1950 г. возглавлял Административный отдел ЦР. В 1950-1952 гг. министр про-до-вольствия (заготовок). На II съез-де ВПТ в 1951 г. из-бран членом ЦР, вошел в По-лит-бю-ро и Сек-ре-та-риа-т ЦР. С 14 ноября 1952 г. - заместитель пред-се-да-те-ля Совета министров (СМ) ВНР.

4 июля 1953 г. - 18 апреля 1955 г. возглавлял СМ Венгрии, взял курс на проведение реформ, но был обвинен в “ревизионизме” и отправлен в отставку. 3 декабря 1955 г. исключен из ВПТ. 13 октября 1956 г. восстановлен в партии.

Вокруг Надя сложился круг инакомыслящих интеллигентов и партийных аппаратчиков. После начала Венгерской революции 1956 г. 24 октября Надь был назначен председателем правительства, членом ЦР и Политбюро ВПТ. Добился вывода советских войск из Будапешта, заключения перемирия между противоборствующими сторонами в Будапеште. Возглавил переход к многопартийной системе. 30 октября возглавил коалиционное правительство Венгрии, стал также министром иностранных дел. 1 ноября заявил о выходе Венгрии из Варшавского договора. После начала наступления войск Варшавского договора в Венгрии 4 ноября 1956 г. Надь заявил о начале войны между СССР и Венгрией, а затем укрылся в югославском посольстве. Я. Кадар обещал Надю личную безопасность, тот 22 ноября покинул посольство, был немедленно арестован и вывезен в г. Снагов в Румынии. 14 апреля 1957 г. был возвращен в Венгрию и после процесса 9-15 июня 1958 г. казнен за “измену родине”. Торжественно перезахоронен как национальный герой в июле 1989 г.

План
Введение
1 Биография
2 Версии
Список литературы

Введение

Имре Надь (венг. Nagy Imre, ; 7 июня 1896(18960607), Капошвар, Австро-Венгрия - 16 июня 1958, Будапешт) - венгерский политический и государственный деятель. Премьер-министр Венгерской Народной Республики, инициатор изменений в курсе Венгерской коммунистической партии, которые вызвали интервенцию сил Организации Варшавского договора в Венгрию в результате восстания 1956 года.

1. Биография

В годы Первой мировой войны Имре Надь был призван в австро-венгерскую армию. В 1916 году он попал в русский плен и был вывезен в Иркутскую губернию, где, подобно многим другим военнопленным из Австро-Венгрии, стал убеждённым марксистом. В 1917 вступил в Российскую коммунистическую партию (большевиков), в годы Гражданской войны сражался в рядах Красной Армии.

Имре Надь вернулся в Венгрию только в 1921 году. В 1924 году он вступил в ВСДП, но был исключен из неё за критику руководства в 1925 году, когда вступил в марксистскую Венгерскую социалистическую рабочую партию, где занимался по преимуществу аграрными вопросами. В общей сложности с 1921 по 1927 год в заключении по политическим мотивам пробыл три года. С ожесточением хортистского режима и запретом ВСРП вновь был арестован и эмигрировал в Вену.

В 1930-1944 годах Имре Надь жил в СССР, работая в Коминтерне и Институте сельского хозяйства АН СССР. Поскольку он находился в хороших отношениях с Николаем Ивановичем Бухариным, после первого ареста последнего также был арестован. Во время сталинских репрессий, в результате которых были репрессированы Бела Кун и ряд других венгерских коммунистов, Надь стал сотрудником НКВД, что позволило ему выжить в ходе частых чисток. В соответствии с документами, имевшимися в архиве КГБ СССР, Имре Надь активно сотрудничал с НКВД и писал доносы на работавших в Коминтерне венгерских коммунистов. По доносам, собственноручно подписанным Имре Надем, были арестованы десятки человек, из которых 15 были расстреляны или погибли в лагерях. Он имел агентурную кличку «Володя» и, как отмечали его начальники, работал инициативно, умело и бескорыстно, материального вознаграждения не получал. Активная работа в НКВД привела к тому, что во время событий 1956 года спецслужбы СССР долгое время не предпринимали против него никаких действий до самого последнего момента, пока всем не стало очевидно, что он собирается вывести Венгрию из-под советского влияния.

В 1941 году записался добровольцем в Красную Армию, но так и не был отправлен на фронт. До ноября 1944 года работал на московской радиостанции Кошут-радио, которая вела трансляцию программ на венгерском языке для жителей Венгрии, являвшейся союзницей Германии в войне.

4 ноября 1944 года Надь вернулся на родину с первой группой коммунистов-эмигрантов. С конца 1944 года он занимал министерские посты (преимущественно связанные с сельским хозяйством) в коалиционных правительствах Венгрии. 15 марта 1945 года именно он провозгласил правительственный декрет о земле, по которому все крестьяне наделялись собственными земельными участками. С 1945 года Имре Надь занимал посты министра внутренних дел в кабинете З. Тилди и министра продовольствия в кабинетах Ференца Надя и Иштвана Доби, а также был введён в состав ЦК Венгерской коммунистической партии.

В 1949 году Имре Надь по обвинению в оппортунизме был исключен из ЦК и снят со всех постов.

С официальной советской точки зрения, «Имре Надь с единомышленни­ками считали, что государство народной демократии является государст­вом капиталистического толка, а национализированные промышлен­ные предприятия не являются социалистическими, представляя со­бой государственно-капиталистический сектор. Таким образом они пытались добиться ликвидации диктатуры пролетариата».

На пост министра сельского хозяйства был возвращён после «покаяния» в декабре 1950 года.

В июле 1956 года в обстановке начавшихся народных волнений (известных как «Венгерское восстание 1956 года») пленум ЦК ВПТ отправил в отставку генерального секретаря Ракоши. Новым лидером ВПТ под давлением СССР стал его ближайший соратник Эрнё Герё, не пользовавшийся поддержкой даже среди членов ЦК. 23 октября началась массовая студенческая демонстрация в Будапеште. Демонстранты снесли памятник Сталину и попытались захватить ряд зданий в Будапеште. В такой обстановке 24 октября Надь был назначен на пост председателя совета министров Венгрии. Он сразу стремился не бороться с восстанием, а возглавить его. 28 октября он признал народное возмущение справедливым, советские войска были выведены из столицы. Органы госбезопасности были распущены. Однако единства власти в стране не было: существовали непреодолимые противоречия между ним и Миндсенти. Также Надь не смог взять под контроль уличные беспорядки в Будапеште - один из лидеров боевиков, Йожеф Дудаш, открыто призывал не признавать правительство Надя. Назначенные Надем руководители Комитета революционных вооружённых сил П. Малетер и Б. Кирай занимали противоположные позиции по отношению к погромщикам, в результате чего большая часть военных отказывалась подчиняться обоим из них.

В итоге оказать действенное сопротивление вводу советских частей не удалось. 1 ноября Надь заявил, что Венгрия выходит из Организации Варшавского договора, и провозгласил ее нейтралитет. Он даже обратился в ООН с просьбой защитить суверенитет Венгрии. Но это уже ничего не решало: 4 ноября советские танки вошли в Будапешт.

Надь укрылся в посольстве Югославии. 22 ноября он был обманным путем выманен оттуда и через территорию Румынии возвращён.

После падения коммунистического режима торжественно перезахоронен в июле 1989 года. Считается национальным героем Венгрии.

В 1990 году по инициативе М. С. Горбачева КГБ СССР передал документы о сотрудничестве И.Надя с НКВД генеральному секретарю ЦК ВСРП К. Гросу, который по поручению Политбюро доложил о вскрывшихся фактах на пленуме ЦК ВСРП. Приняли решение не публиковать и даже не обсуждать полученные документы. Копии этих документов находятся в архиве в Будапеште и доступ к ним закрыт.

По мнению российского историка и публициста Эдварда Радзинского, Надь участвовал в расстреле царской семьи Романовых. Такая информация появилась и в книге австрийской журналистки Элизабет Хереш, в которой приводится «список Юровского».

Список литературы:

1. Johanna Granville. Imre Nagy aka «Volodya» - A Dent in the Martyr’s Halo? Cold War International History Project Bulletin, лето 1995

2. Мусатов В. Л. Трагедия Имрэ Надя // Новая и новейшая история. 1994. № 1. С.170

3. Тюльпанов С. И. Критика современного ревизионизма в вопросах государства // Правоведение. − 1958. - № 4. - С. 12-21

4. Медведев Р. Юрий Андропов: Неизвестное об известном. М.: Время, 2004 С. 67

5. Э. Радзинский. Николай II: жизнь и смерть

6. Элизабет Хереш. Николай II. Феникс, 1998. ISBN 5-222-00445-7